Грозные тучи надвигались над Валаамом. Провизия и хлеб взяты на учет, запасы которых были на два года. Пароходы, моторы и большая часть лошадей перешли в ведение военного гарнизона. Семейства военных оставили Валаам, и нам предлагалось добровольно эвакуироваться, но мы отказались. Не раз я беседовал в трапезе с братией о создавшемся положении и о причинах, почему нет того мира на земле, о котором возвестили Ангелы при Рождестве Христовом. «Этот мир особенный, не такой, какой дает мiр (Ин. 14, 27). Мир людей святых и искупленных от греха. Грешники не имеют мира ни с Богом, ни между собою (Ис. 48, 22), а бывающий мир между ними есть вражда против Бога... Есть три рода мира: мир государственный внешний, мир общественный внутренний и мир каждого из нас с самим собою, мир сокровенной души нашей. Этот последний мир и есть основное и коренное условие всякого другого мира, мира общественного и мира государственного. Внешнее действие человека есть обнаружение его внутреннего настроения.

Когда внутри его и в нем самом нет мира, тогда не может быть его и во вне. Этот внутренний мир приобретается победою над страстями, благочестием и чистотою, праведною и богоугодною жизнью».

Октябрь 1939 года. Вот уже приблизились грозные тучи к Валааму, колокола которого давно замолкли для призыва на молитву, а теперь только служат сигналами, возвещающими налет аэропланов, и мы избрали и от этих воздушных врагов укрываться в храме, который и служит для нас убежищем.

Тревога. Мы в убежище, затаив дыхание, ждем нападений. Над головами уже слышится рев вражеских моторов, которые везут смерть и разрушение на наш мирный Валаам... Вдали послышались взрывы от сброшенных бомб. Это означало, что враг удалился, и мы разбрелись по кельям, но ненадолго, опять тревога. Так продолжалось почти ежедневно с небольшими периодами затишья. Все эти бомбометания сначала касались только окрестностей монастыря. Но вот 6 января бомбы бросались и в пределах монастырских строений, которые уже немало и пострадали. В особенности жестокая бомбардировка началась с 19 января.

20 января служил я всенощную соборне. Во время пения хором «Блажен муж» над головами снова заревели моторы, затрещали пулеметы. Как будто вся адская сила собралась в воздухе. Взрывы бомб колеблют и разрушают здания. Выходим на литию, взрывы усилились, вот минута — и собор разрушится, и мы будем погребены здесь в кирпичных обломках вблизи раки Преподобных. Но то сознание, что такое погребение застанет нас в молитвенном настроении и в храме Божием, давало сердцу настроение и преданность на волю Божию. Всенощная кончилась. Налеты затихли, здания пострадали, но человеческих жертв не было, так как все были в храме.

Утром порану — литургия, по окончании которой — опять бомбардировка... Вечер. Луна затянута мглою и обнадеживала для нас ночной покой от налетов. Однако в 12 часов ночи опять «тревога». Мы снова в соборе, и опять адские птицы реют в окружности его, ища жертв. Ими оказались: конюшенное, гончарное, паркетное здания. Жертв человеческих снова не было, лишь одна лошадь разорвана на куски. В то же время запылали склады с досками, зажженные бомбой. Пламя равнялось с высотою собора. Окружность машинного дома изрыта бомбами.

Но самые страшные разрушения случились 2 и 4 февраля. Как будто весь ад вооружился на обитель и засыпал ее бомбами. Горит монастырская больница, а далее — ризница и библиотека. Самая громадная бомба упала около нашего Преображенского собора, повредив окружающие его корпуса. Зажигательные бомбы попали в собор, но огонь был потушен. Как храм нижнего этажа, так и укрывающиеся в нем иноки остались невредимы.

Некоторые из братии уже изнемогали от постоянных днем и ночью бомбардировок и из-за отсутствия сна. И монастырское правление уже предлагало добровольно эвакуироваться, предварительно сговорясь с местными военными властями, которые обещали перевести на берег, разделив на три партии. Но так как еще 20 декабря 1939 года наше братство, не имеющее финского гражданства, было эвакуировано с Валаама принудительно, то о них заботилось финское Правительство, а добровольно эвакуированные должны сами заботиться, что для нас было почти невозможно — как передвижение, так и питание.

Для выяснения этого вопроса я и о. Наместник 1 февраля 1940 года поехали в Лахденпохья, в штаб обороны, и в Сердоболь, в Церковное управление.

Прибыли в Лахденпохья, где ночевали в гостинице или, вернее, большую часть времени находились в подвале, спасаясь от происходившей бомбардировки. Утро 2 февраля продолжалась бомбардировка, в 10 часов затихла, и мы поехали на автобусе в Сердоболь, на пути автобус остановился, увидев летевшие аэропланы, мы, спасаясь от них, ушли в лес, где и зарылись в снегу, рев моторов над нашими головами производил страх за жизнь.

Через несколько минут послышались взрывы, это началась бомбардировка Сердоболя, и мы едем туда же. Верстовые столбы показывают расстояние до Сердоболя двенадцать верст. Над городом уже видны клубы дыма в виде густых облаков. Подъезжаем ближе, откуда открылась страшная картина: квартал во главе с лютеранской киркой объят пламенем, остальная часть города закрыта клубами непроницаемого дыма, только слышен оттуда треск и грохот от пылающего огня. Ввиду порчи дороги от бомбардировки наш автобус остановился, где по ту и другую сторону его стоят черные разрушенные дома. Однако подошедший полицейский просил ехать дальше в город, где нужны люди для помощи. Мы проехали мост и достигли рынка, где от бомб образовались громадные ямы. В тоже время глазам представилась печальная, ужасная картина: магазин Вярчиева разрушен, горят: аптека Дукмана, православная семинария, дом Церковного управления. Мы стоим под навесом гаража, против пылающих семинарии и Церковного дома. В этот момент на гараж была сброшена бомба, и он разрушен. Мы оказались целы и спустились под гору, но здесь укрыться было негде, к счастью, на этом месте бросание бомб не повторялось, и мы добрались до своего подворья, где укрывались от бомб люди из разрушенных домов. Но и здесь вскоре последовало предупреждение, что склад военной амуниции горит, а рядом с ним — склад снарядов, если последний загорится, то от взрывов и наш дом будет разрушен. Однако идти было некуда, и мы сидели, дожидаясь своей участи. Между тем город продолжали громить с воздуха, который превратился в сплошной пожар. На подворье пришли Н. Казанский с семейством и сообщили, что они извлечены из подвала Церковного дома через окна, вход и выход из подвала завален разрушенной стеной. Архиерей вытащен тем же путем через окна и куда-то увезен.

Вечер, стемнело, мы с Наместником пошли по Валаамской улице, где семинария уже догорает, а из Церковного дома идут из окон клубы дыма. Пробрались мы в семинарскую Иоанновскую церковь, которая еще была цела, только стекла выбиты.

Мы возвратились на подворье, откуда людей уже развозят по деревням, узнали об увозе неизвестно куда и архиерея. Выяснить нам, как поступить с обителью и находящимися там братством, не удалось. Всякая возможность эвакуации отпала ввиду такой жесткой бомбардировки, немыслимо с Валаама эвакуироваться со множеством престарелого братства. Нам необходимо вернуться на Валаам, если Господь поможет, и если и погибнуть от бомб, то в своей обители и с братией. Итак, мы поздно вечером, вернее ночью, со 2 на 3 февраля дотащились до вокзала, но железнодорожный путь разрушен, и никто не знает, когда он восстановится и пойдут поезда. Между тем наступило утро и рассветает, погода прекрасная. Ясно, что большевики прилетят и будут добивать Сердоболь, тем более вокзал, где мы находимся, но уходить некуда. К счастью, путь восстановили, и мы на поезде возвращаемся в Лахденпохья, и на пути поезд не раз останавливался в виду замеченных аэропланов, все пассажиры убегали в лес. Наконец достигли станции Якима, где слезли и пошли пешком в Лахденпохья. Тревога, люди пошли в убежище, и мы за ними, где просидели до сигнала, возвещавшего безопасность, и добрались мы до гостиницы, где и были в позапрошлую ночь. Теперь прилегли на кровать, тревога — и мы в подвале, бомбардировка потрясала нашу гостиницу, в которой все стекла с треском рассыпались и весь штат служащих оставил ее. Знакомый автомобиль свез нас в Рауха, в Штаб, откуда на военных лошадях мы должны ехать в монастырь, и выехали, но вернулись ввиду бомбардировки Валаама. Ночевали в Сергиевском скиту в нежилом помещении. Утро 4 февраля. Слышится бомбардировка Лахденпохья, а с полудня начали громить Валаам, и так сильно, что баня, в которой мы грелись, тряслась от сотрясения воздуха.

Вечер, бомбардировка затихла, и мы едем на Валаам, небо звездное, дает увидеть нас с аэропланов, но, слава Богу, мы их не встретили. Вот уже виден свет над Валаамом, это значит — горят какие-то здания. Вступаем на берег Валаама, который изрыт бомбами до неузнаваемости, поднялись на гору к конюшне, и открылась ужасная картина, потрясающая. При ночном и трескучем морозе горят ярким пламенем: машинный дом, киновия, Троицкая церковь, больничный корпус, ризница и библиотека. Остальные корпуса окутаны дымом, ничего живого не видно, как будто настало время пришествия Антихриста, а за ним и Страшный Суд человечеству.

Мы поравнялись с «рухольными воротами», у которых стоят как тени иноки с котомками, по приказанию коменданта дожидаясь прибытия грузовиков для отъезда на них с Валаама. Я при помощи только монаха Серафима смог добраться до своих келий через двор, который превращен бомбардировкой в ужасные овраги, а северная сторона корпусов горит ярким пламенем.

Я еле мог сидеть на стуле в своих покоях от изнеможения, согреваясь чайком от холода. Пришел о. Наместник, предлагает теперь же ехать на грузовиках вместе с братией на берег и дальше, куда эвакуируют всех. В противном случае завтра прилетят большевики и будут добивать Валаам, и мы можем погибнуть здесь. Но я настолько изнемог, что не в силах ехать обратно и остался дома. Остался и о. Наместник, а также и несколько человек для укладки приготовленного товара к вывозу. Продолжается ужасная ночь, я дома в спальне, окна которой освещаются ярким пламенем горящих корпусов, ужасы еще увеличили тревогой, возвестившей о налете аэропланов, от которых мы, оставшиеся, укрылись в последнем нашем убежище в соборном храме. Однако на этот раз почему-то не было сброшено бомб. Оставшаяся братия продолжала спасать аптекарский товар из аптеки, к которой подходил уже огонь. Ризница еще вчера была выгружена в алтарь собора.

5 февраля. Утро. Уже рассветает, и идет снег, опасность налетов исчезла. И мне представилась возможность последний раз взглянуть на священную Обитель, она изранена до неузнаваемости. По коридорам не совсем разрушенных корпусов, в которых кельи открыты и пожитки вчера уехавших иноков оставлены на произвол судьбы, ходят рабочие. В соборе в алтаре навалена куча риз и подризников, которые извлечены из ризницы, во время пожара вчерашнего. Престол завален священными предметами. Подвал собора наполнен библиотекой и более ценными вещами, что делалось заранее и продолжалось несколько недель, о чем осведомили коменданта, который сказал, что более безопасного места в Финляндии и не найти. Ризы с образов и рака Преподобных заранее приготовлены к отправке, которые и пойдут сегодня вместе с нами. Итак, осмотрев, где можно, здания внутри, посмотрел и совне, обойдя кругом корпусов. Многие из них представляли груды развалин, которые окутаны дымом, а некоторые чердаки и внутренности каменных зданий продолжали гореть. Разное имущество уехавших вчера владельцев разбросано на улице. Мною предложено кому-либо остаться как представителю монастыря и, что возможно, убрать и сохранить. Согласились на это предложение трое: помощник эконома монах Симфориан, капитан с парохода «Сергий» монах Ираклий и послушник Владимир Кудрявцев, инженер.

Вечер. Мы, собрав свои котомки, последний раз на кухне поужинали и пришли в собор, где отслужили молебен Божией Матери и Преподобным, тоже в последний раз. Я, сказав несколько слов, распростился и с храмом, и с оставшимися здесь иноками. Кроме остающихся трех иноков на Валааме остались еще и два наших иеромонаха, Петр и Павел, которые призваны на военную службу и исполняли пастырские обязанности для православных воинов.

К собору подъехали грузовики, и мы, распростясь с Обителью, тронулись в путь. Мы на озере, путь по нему мне хорошо известен — летом на пароходе, зимой на лошадях. Но никогда не бывало, чтобы по нему можно было ехать на грузовиках. Теперь мы едем ночью, не встретив никаких препятствий от всегдашних переломов льда. Эта небывалая, морозная, исключительная зима, при том малоснежная, которая дала возможность установиться такому льду. В прошедшие зимы путь на грузовых автомобилях немыслим по озеру. А мы теперь, переехав Ладожское озеро, держим путь Серапионовским заливом, минуя Сергиевский скит, в дальнейшем попадаем на большую дорогу и достигаем Лахденпохья, где в школе отдохнули и подкрепились чайком. Утром 8 февраля нас отправили на лошадях: часть в Писпанколу, где помещена братия, ранее эвакуированная, нас — в Тайпале Колу, где тоже помещены ранее эвакуированные братия, куда мы и присоединились... Таким образом, вся Валаамская братия во главе с монастырским правлением размещена в пределах Каннонкоски, по школам. В каждой школе совершались богослужения иноками, литургия только по воскресным и праздничным дням... О пропитании заботилось Правительство. Отношение населения к нам очень хорошее. Бомбардировок в той местности не было, что дало нам возможность отдохнуть душою и телом, после неимоверных переживаний на Валааме, и мы ждали чем кончится судьба Обители... В дальнейшем прошел радостный слух о мире, и нас радовало, что мы возвратимся опять в свою Обитель... Однако эта радость вскоре превратилась в великое горе: Обитель отошла к большевикам.

Источник : Старый Валаам. Воспоминания о монастыре 1914-1943 гг.
СПб., Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 2006.